Война в Украине уникальна тем, что это самая страшная ошибка, которую нельзя было допустить, - фоторепортер Сергей Лойко

Фотокор Los Angeles Times Сергей Лойко, получивший престижную американскую премию за репортажи о войне в Украине, рассказал, как работал под обстрелами в донецком аэропорту, и о том, что осталось за кадром военной фотосъемки.

Почти год назад начались бои за донецкий аэропорт между украинскими военными и боевиками “ДНР”. За стойкость и отвагу украинских военных назвали киборгами. Они удерживали разрушенные здания аэропорта 242 дня.

Фотокорреспондент Los Angeles Times Сергей Лойко – единственный журналист, которому удалось провести в аэропорту несколько дней. За свои репортажи из самой горячей точки Восточной Украины в конце апреля фотограф получил престижную американскую премию – The Bob Considine Award, которая присуждается за лучшее освещение международных событий. Лойко рассказал корреспонденту о фотографиях, ставших для него особенно дорогими, о защитниках аэропорта, их историях, которые остались за кадром репортерской съемки.

Эта фотография мне напоминает о другом эпизоде войны, который произошел с молодым украинским воином Юрой. Он впервые отправился в дозор корректировщиком огня. Обычно в дозор берут с собой легкое оружие, а он снарядил пулемет Калашникова. И почему-то решил снять с руки сигнальную повязку для определения “свой-чужой”.

Был туман. Юра лежал очень близко к позициям сепаратистов. Несколько раз на них точно приходил огонь, и, понимая, что где-то рядом корректировщик, они начали поиски.

Украинский боец увидел, как к нему идет молодой парень, одетый в обычную солдатскую форму. Стрелять нельзя – боевики услышат. Когда сепаратист был метрах в пяти, Юра спросил: “Что ты делаешь? Я тут в засаде лежу, а ты демаскируешь мою позицию! Иди отсюда нахер!“ Тот ответил, что искал корректировщика и заблудился в тумане, сам не понимает, где находится. Юра предложил: "Возьми мою рацию. Вызови подмогу, чтобы тебя вывели". Когда противник подошел, Юра сорвал с себя каску и начал ею бить этого русского по лицу и по голове. Дальше он ничего не помнит. Когда пришел в себя, увидел, что сидит с каской в руке над телом русского солдата с обезображенной головой, вокруг кровь... Он его каской забил до смерти.

Какое же страшное преступление совершили те, кто развязал эту войну! Люди на противоборствующих сторонах доведены до состояния ярости и смятения, близкого к сумасшествию, что могут совершать такие поступки.

Я надеюсь, у Юры все сложится хорошо и будет много счастливых моментов в жизни. Но как ужасно, что самым ярким воспоминанием останется то, как он каской забил человека.

– Иван спас мне жизнь в Песках. Я утром пошел в сад. И вдруг услышал, что за мной кто-то бежит, словно сумасшедший, и кричит: "Стойте, стойте!" Мы не были тогда знакомы, он не знал, как меня зовут. Остановил меня буквально в полуметре от растяжки.

Потом начался бой. У него была перевязана рука, во рту – сигарета, вокруг горы стреляных гильз, он беспрерывно строчил из пулемета из-за самодельного бруствера, который находился посреди улицы. Рядом стоял танк.

Происходящее мне отчетливо напомнило фотографии времен Вьетнамской войны. У американских военных, которые повоевали год-полтора, появилась отреченность и бесшабашность. Здесь было то же самое. Иван позволял себе курить во время боя, он знал, что делает…

Через несколько дней во время минометного обстрела Песок он погиб.

Потом произошел один из самых ужасных моментов в моей жизни. Я опубликовал фото Ивана в Facebook. И написал, что боец, с которым я знаком, вчера погиб. Я получаю множество комментариев, и вдруг среди них – “Не вееерю!”. Это написала его жена, получившая "похоронку" из моей записи в Facebook. Я почувствовал, будто виновен в его гибели...

После этого был разговор с мэтром фотографии США, лауреатом многих премий. И он спросил, почему у меня так мало портретов (это было до поездки в аэропорт). Я ответил, что для статей такие фото не нужны. Он сказал: “Зря. Это же война. Ты снимай лица ребят. Вдруг кого убьют. У людей будет возможность посмотреть ему в глаза”.

– Я быстро нашел общий язык со всеми киборгами, они разрешали себя фотографировать. А этот, такой красивый, высокий, широкоплечий, поджарый блондин с голубыми глазами мне сказал: “Вы меня не снимайте, дядя Сережа. Я суеверный. У меня невеста есть. Я хочу вернуться домой”. И он единственный тогда погиб.

Он был ранен двумя пулями калибра 12,7 мм, выпущенными из пулемета “Утес”. Из такого стрелял Пореченков. Одна пуля попала в бедро, вторая – в живот. Это произошло в старом терминале. А эвакуировать раненых можно было только из нового. Бронетранспортер не подходил к старому – там обстрел с трех сторон, а значит, высок риск потери техники и людей. Тогда решили эвакуировать на носилках. Для этого надо было пробежать по взлетному полю 150 метров. Полоса представляла собой искореженное снарядами пространство, где лежали железные обломки, оружие, разбитая техника, тут и там поставлены растяжки... И пара ребят – они настоящие герои – так хотели спасти Андрея, уложили его на носилки и помчались по этому кошмарному полю.

Мне в детстве несколько раз снился такой сон (теперь понимаю почему), будто я бегу по болоту, которое кишит змеями. Я понимаю: только на секунду остановлюсь, меня укусят. Страх, жажда жизни, отчаяние гонят меня вперед, и я бегу по клубкам змей с ужасной скоростью. Этот сон я совсем забыл, а в донецком аэропорту на том взлетном поле вспомнил. Сам прошел из нового терминала в старый и обратно. Я шел ночью, но это не делало поход менее опасным – ожесточенная стрельба с наступлением темноты не прекращалась. А парни, преодолевая все препятствия, бежали днем с носилками, на которых лежал большой раненный человек. В них стреляли...

Андрея увезли на бронетранспортере в больницу. Он умер от большой потери крови на операционном столе.

Один из этих киборгов потом рассказал мне: “Я бегу со страшной скоростью, но мне кажется, что еле двигаюсь. Я не то что слышу, а вижу каждую пулю, пролетающую у меня перед глазами, сбоку, слева, справа”. И это не выдумки. В такие минуты настолько обостряются все чувства, что мозг воспринимает происходящее, как в рапиде (замедленной съемке).

– Внутри разрушенного старого терминала противников разделяла стена. В одной части находились украинские солдаты, в другой – враги. В стене было много дыр, через которые можно было видеть все происходящее у противника, стрелять. Потом и эта стена упала.

Весь пол завален обломками и предметами военного действия. Боец с автоматом Калашникова шел через эту комнату. Он не позировал. Он даже не знал, что я его снимаю. Он не глядя перепрыгивал через препятствия, так интересно топтался, словно танцевал. И я, наблюдая за ним, вдруг услышал музыку. Солдат так красиво двигался, будто уворачивался от пуль, влетавших в окно, а автомат был продолжением его рук.

Жалею, что не снял видео. Это длилось всего несколько мгновений. Потом боец пересек комнату, прильнул к тому, что раньше было окном, и начал стрелять...

Я подумал: какая нелепица! Такой красивый парень. Его талант в обычной жизни мог раскрыться в чем-то другом. Он мог прекрасно писать, рисовать, петь. Но у него проснулся талант “танца смерти”, а его аудиторией являются пули. Пролетая мимо, они, как и я, видели этот танец, наслаждались зрелищем и щадили его.

– Шла жуткая перестрелка. У окна три киборга. Вокруг них в стены и потолок постоянно били пули. Они стреляли в нападавших, которые вот-вот пойдут в наступление. И даже не замечали, что я был рядом. В этот момент противник выпустил мину. Бойцы замерли...

Мина летит одну-две секунды. Я, как и они, слышал нарастающий звук приближающегося снаряда. Этот свист заполнил все пространство и стал всем в моей жизни. Он мог быть последним услышанным звуком...

Парни окаменели, не могли двинуться с места и пытались определить, куда она летит. Когда мина разорвалась за бруствером, они вдруг стали оживленно спорить о том, что если слышишь звук, значит снаряд пролетит мимо. А потом спохватились и снова открыли огонь по противнику.

Эта фотография напоминает мне полотно художника Караваджо. Такие театральные позы. Все три взгляда устремлены в одну сторону, и в каждом – не страх, а надежда, напряженное ожидание, и юношеский азарт.

– Очень редкий момент и кадр. Этот солдат не ранен и не убит. Он просто спал. А вокруг шел страшный бой. Со стен и потолка падали ошметки, пули пронизывали все здание. В этом кадре – полный хаос и несоизмеримость происходившего. Все кругом, сделанное из камня и железа, разрушено. И только один человек из крови и плоти спокойно спит.

Донецкий аэропорт киборги удерживали 242 дня. Его невозможно было защитить. Чем раньше взорвали бы эти здания и полосу, чем быстрее ушли бы оттуда, тем больше бесценных жизней удалось бы спасти.

Это был тот самый украинский Сталинград. Защитники аэропорта решили, что именно от них зависит судьба страны. Их отвага передалась командирам. Это эпическое сопротивление. Там, в аэропорту, в прямом смысле слова собрался цвет украинской нации. Интеллигентные, цельные, разумные люди, которые отчетливо осознавали, что и для чего делают.

– По полю идет боец. Что такого? В его походке есть элемент отрешенности и уверенной обреченности: мне ничего не остается, только защищать родину. Вдали закат и дым. Цветы подсолнуха отвернулись от солдата. 

Люблю эту фотографию за подтекст. Она символизирует, что природа и жизнь – естественные вещи, а война – нет. Хотя человечество постоянно пытается само себе доказать обратное. Вся мировая история состоит из дат рождения всяких правителей и сражений. Мы знаем, когда состоялась битва при Грюнвальде, но практически ничего не знаем о том, как тогда жили люди.

Я был на войнах, где по обе стороны говорили на русском языке. Например, в Чечне. Но война в Украине уникальна тем, что это самая страшная ошибка, которую нельзя было допустить. Это совершенно искусственная война, для которой не было ни одной причины.