- До захвата города я был врачом-хирургом во втором хирургическом отделении больницы Ленина. Я работаю с 1983-го года в Славянске.
- После того, как произошел захват, что-либо поменялось в работе больницы?
- Первое время фактически изменений никаких не было. Единственное - появились раненные. Сначала в небольшом количестве с огнестрельными ранениями, а потом, уже когда бомбежки началась, стали поступать с осколочными ранениями. Соответственно, большое количество раненых.
- Насколько известно, многие врачи покинули территорию города из-за военных действий. Сколько врачей осталось на территории больницы?
- Я скажу за наше хирургическое отделение. В нашем отделении основной костяк врачей остался. Кто-то, конечно, уехал чуть раньше окончания боевых действий, некоторые даже 4-го июля уехали. Многие не выдерживали. Интенсивность обстрелов усиливалась: с периферии к центру города подбирались боевые действия. Врачи начали перемещаться отсюда: кто-то по семейным обстоятельства, кто-то по разным причинам покидал город. Также были такие люди, которые сегодня митинговали, а завтра исчезали. Вот те люди с которыми я работал, говорили: «Извини, я не могу больше». Те, кто оставался, ходили под бомбежками на роботу и выполняли свои обязанности.
В принципе, все мы давали клятву. Правда в свое время советского врача, но все равно это та же самая клятва Гиппократа. Наша задача была – оказывать помощь. И оказывали мы помощь по всем направлениям. Кроме хирургической оказывали и травматологическую, и урологическую, и с глазными болезнями приходили, и гинекологическую, и роды принимали, все это было. Роддом то ведь был закрыт, травматология наша тоже закрыта, урология тоже. Остался только заведующий кардиологии Андрей Николаевич Прилипкин и там пару врачей приходили и дежурили. Я знаю, в детской больнице один или два приходили на работу, детишки ведь тоже тут оставались. И им оказывали помощь. Ну, а основная нагрузка на нас была.
- Как функционировала городская больница имени Ленина в период оккупации?
- Больница функционировала в виде нашего отделения. Поликлиника фактически не функционировала. В инфекционном один врач оставался, он ходил туда ночевать, чтобы не разграбили отделение. Потому что в этот период мародерство в городе процветало.
- Какие-то экстремальные ситуации происходили здесь, ну кроме того что можно было попасть под обстрел?
- Постоянно были какие-то экстремальные ситуации. Бывало, когда привозят не одного человека раненого, а сразу два, три, десять, пятнадцать, двадцать – вот тогда напряжение серьезное было. Экстремальная ситуация была постоянно.
8 июня, на Троицу, очень много было раненных, очень много. Мы в тот день около 20 человек только госпитализировали, и человек шестьдесят, если не больше, оказали помощь амбулаторно. И то, в мирных условиях некоторых надо было бы оставить, но просто не было возможности. Я помню, что 8 июня наши врачи-терапевты, участковые наши, сейчас уже семейные врачи, пришли сюда и помогали в качестве санитарочек. Перевязки делали, бинтовали, за это им огромное спасибо. За глав врача у нас был Михаил Викторович Андрианов, он на тот момент из руководства остался один. Помню, 8 числа надо было сразу двоих оперировать, были ранения в живот. Я ему тогда говорю: «Михаил Викторович, вы как, помните?» - «Ради Бога!». Вот он со мной и прооперировал. Я вам скажу, что некоторым врачам можно у него поучится.
Этот момент жизни нашего отделения показал, кто есть кто. Забегая вперед скажу, что некоторые люди уехали или просто не выходили на работу, а потом выдвигали претензии: «А зачем вы тут оставались? Что вы этим сепаратистам оказывали помощь?». Ну так подождите, а мирные наши граждане? Их значительно больше пострадало, чем сепаратистов вооруженных. Те же самые военные, они бронежилетами защищены, хоть как-то, но готовы к боевым действия. Что собственно говорить, это армия против армии воевала. А мирные люди же не знают, откуда та мина летит или снаряд и что в этот момент надо делать.
Я помню, как 4 июня люди в подвале пересидели бомбежку, вышли с подвала возле подъезда остановились, а тут в эту кучу людей снаряд влетел, ну или мина. И опять же тогда с одного места кучу людей привезли. Вот такое было.
Самое главное, что это же вынужденный пропуск работы у людей был, всем же заплатили по среднему заработку, а некоторые те, кто здесь работал, получил даже меньше тех, кто уехал.
- Со стороны вооруженных сепаратистов вы подвергались какой-либо опасности?
- Приходилось всякое тут испытывать. Понимаете, люди с оружием, и это не только «ополченцы», но и наша армия. Допустим, твоего товарища ранило, ты привез его в больницу, ему оказывается помощь, он погибает. Тут всех можно понять. Нам приходилось контактировать с руководством сепаратистов, чтобы выжить. Мы хотя бы добились того, чтоб они с оружием в больнице не лежали.
Они мне вопрос тогда задали: « Почему это мы должны?». А я ответил: «Потому что, во-первых, вы находитесь на лечении. Во-вторых, у раненого травма, шоки болевые, психозы могу быть, а тут оружие рядом. Он же может перестрелять тут всех. Кому это надо?»
В общем-то, мы нашли понимание, чтобы с оружием здесь не лежали. А было и такое, 19 июня, когда Голубовку обстреляли, а я домой собирался после суточного дежурства, коллеги операцию делали, технические вопросы были, удалить надо было один орган. Не все получалось, попросили помочь. А я выполнял обязанности заведующего отделением, старший на тот момент. Я согласился. Выхожу, а тут как раз обстрел был. С одной стороны хорошо, что я домой на велосипеде не поехал, по тому что как проезжаю эти две воронки возле магазина напротив детской больницы и заправочной. Сейчас их залатали, вот как раз я в этот момент бы и ехал. Товарищ мне потом сказал, что там как раз мужчина на велосипеде от осколка погиб.
Ребенка помню нам привезли с осколочным ранением в голову, он тогда погиб. Приехал тогда один боевик, такой кавказкой национальности, со словами «спаси ребенка». Хорошо, что хоть зеркало в операционной не разбил. Мы сделали все, что могли. Но опасность была из-за того, что он то ведь с оружием был, мог и убить за ребенка.
Было раз, когда раненых сюда привезли с Ямполя. Я говорю: «Как вы их сюда привезли? Мы ж в блокаде?». Тогда тоже операция была часа 4. Я выхожу с операционной, тут подбегают эти с оружием и говорят: «Пошли раненного вытягивать!». Я говорю: «Я врач, а не санитар», а он мне «меня это не колышет, пошли».
А тут интенсивный обстрел идет. Я в халате, после операции в крови все. Мы с операционной немного сгруппировались, мало ли что. Когда смотрим, тот мужик назад возвращается со словами «Пошли я сказал!». А они подвезли машину с мужиком раненым по гражданке одетым, в голову раненым. Человек погибал уже, в агонии.
– Ну что, давай вытаскивай! Че ты боишься, над нами свистит, но не в нас летит, - сказал он мне.
– Я конечно все понимаю, но ты в броне жилете, а я голый. Осколок сейчас прилетит у тебя хоть какая-то защита, а я …, - попытался возразить я.
- А меня это не колышет!
Ну что, вытянули. И такое было.
- Многие врачи в этот период проявили свои наилучшие как профессиональные, так и человеческие качества. Насколько мне известно, многим приходилось даже жить и ночевать в больнице. Можно об этом поподробней?
- Ну как вы понимаете, если бы и я еще уехал… У меня ведь были серьезные предложения, присылали машину, говорили «поехали во Францию, вам надо отдохнуть и все дела».
Я говорю: «Подождите, на меня люди смотрят, как я брошу? Я не могу как некоторые, бросить сотрудников и предать их».
Это первый момент. А второй момент - оказывать помощь надо людям. Если не я, то кто же? Мне и дети говорили: «Пап, съезжай». Я им говорю: «Та не, все у меня тут нормально».
Еще было такое чувство, дом – есть дом. Как говорится – попадет в дом, значит судьба. А еще инстинкт самосохранения работал, что больница – значит не должны обстреливать. Но и это все-таки произошло. Перед днем медработника, 14 июня, нашу старшую операционную сестру, если вы знаете, в больнице здесь погибла от мины или снаряда.
Я тоже в тот день был в том здании, мои вещи там находились. Сепаратисты во второй хирургии сделали свой госпиталь. Ну скажем так, они занимались более легкими ранениями, а тяжелое – все у нас было. Мне надо было в их корпус, а в этот момент обстрел был. Все ж тикать начали в подвал. Я на карачках вылез, чтобы между двух стен быть и чтобы в окно ничего не залетело. Слышу, меня за задницу кто поднимает и говорит: «Доктор, у вас 30-40 секунд, пока они перезаряжаются, надо срочно тикать». А потом 3 или 4 залпа было. Наша главная сестра Нина Артуровна, это вообще человек который молодец, если бы не она то я вообще не знаю…, - у Аркадия потекли слезы от упоминания о погибшей медсестре.
У нас в старое здание вообще ничего не попало. Ополченцы говорили, чтобы мы не сидели на второй этаже, а то прибить может, говорили чтобы мы вниз спускались. Ну скажем так, им же тоже надо было медицинское обеспечение.
Я вам даже скажу, что профессия врача тесно связана с военными травмами даже в мирной жизни. Те же ножевые ранения, огнестрелы и тому подобное. Потому что привозят пациентов тогда, когда решают минуты, чтобы он выжил. Надо принимать правильные решения, определенные действия совершать, чтобы человек не погиб. Ну точно так во время войны было. Я очень благодарен коллегам, которые со мной здесь работали, медсестры, санитары, врачи. Гинеколог врач одна была Шевченко Наталья Владимировна.
Тут в хирургии и гинекологи роды принимали. И одни приехали с Былбасовки с беременной, у нее уже воды текут. Я у нее спрашиваю: «Куда же ты деточка приехала?», а она мне: «А что мне делать?». Думали в Краматорск отправить, так она родила бы в дороге.
Спрашиваю, почему в Барвенково не поехали, а они мне: «Так мы только оттуда. Нас нахер послали, прямым текстом».
Я потом докладывал областному руководству, чтобы этот вопрос решили. Что это за отношение к людям?
- После всех событий вам в День медицинского работника вам удостоили звания Заслуженного врача Украины. Это как-то связано с вашей самоотверженной работой в Славянске?
- Возможно. Мне присвоили это звание, Президентом Петром Порошенко, во всяком случае, подписано удостоверение 23 августом 2014 года, ко Дню независимости. И на сайте президента был приказ.
- А награду тогда почему только на День медработника вручили?
- Знаете, не хотелось бы это говорить, не если бы мы сами за это не волновались, то и не получил бы я ничего. Узнали и на той стороне, что документов нет, потом только выяснилось, что они все это время лежали в Краматорске. Они бы и до сих пор там лежали, если бы не наши местные руководители медицины. Они начали колотится, что вот как раз День медработника наградить надо. Вот так вот.
Я благодарен, что мне такое звание дали, это надбавка к зарплате. Я ж ее не получал. Почему? У кого-то человеческий фактор, а меня по карману ударили. Ну я считаю так, вы наградили – наградите, не хотели – так не надо было.
- Что для вас символизировало, значило освобождение города и поднятие украинского флага над Славянском?
- Одна из гадалок сказала, что война в Славянске по одной версии закончится 4 числа. По другой версии я не знаю точного ответа, но слух по городу начал ходить, что 5 числа уже можно вставлять окна.
- А когда этот слух начал ходить?
- Он давно начал ходить, где-то в середине июня. А к концу оно все сильнее и сильнее. Ну знаете, все верили, надеялись, все надоело. Надоело – это даже мягко сказано. Ну ходить под обстрелами, в любой момент можно было погибнуть. Каждый человек хочет жить. И ходить под обстрелами, чтобы дом разрушили, чтобы родственники… Это не нормальная ситуация вообще.
В стране, в которой три года назад если бы кто-то сказал, что такое будет, та рожу набили бы, грубо говоря. И в общем-то надеялись, что 4 числа все закончится. 4 числа я стоял и смотрю новые боевые машины ведут. У меня глаза на лоб полезли. Новые. Мы в тройном кольце блокады. Откуда они взялись?
Потом пришли посланцы, предложили ехать вместе с ними в Донецк. Предложили работать в клинике Калинина и сказали, что они сегодня уезжают. Но и скорой помощи они тут новой нагнали без номеров. Я сначала не понял, что происходит. Они на них раненных своих вывозили. Ну уже понятно было, что они уходили.
- Раненых вывозить начали в ночь с 4 на 5 июля?
- Еще днем четвертого. Мы еще одного оперировали с осколочным ранением живота. Серьезная операция была. Повреждение кишечника было. И они его тут же, как только давление стабильное стало, они ему капельницу на живот, в скорую погрузили и увезли.
Потом вечером четвертого числа, в 22:20 где-то разыгралась такая канонада. «Грады» возле больницы стояли. Я ощутил вой ракет, где-то далеко разрывы и пушки, это было что-то страшное. И длилось где-то до полвторого ночи. Страшное, что было. А потом все резко затихло. Мы собрались внизу, там у нас Святой Лука, Воин Вознесенский, там собрались и переждали. Но осколки сыпались, не дай Бог.
Как ни странно, в это время у нас украли мангал. Он во дворе у нас стоял. Мы во время войны на нем подогревали воду и покушать готовили. Последние дней 10 до освобождения в городе не было ни света, ничего.
А потом, где то в 5 утра скорая наша приехала и сказала, что нигде никого нет. Я тогда подумал, что они удрали ночью. И так оно и случилось. Конечно же все вздохнули с облегчением.
- Стали свидетелем того, как армия заходила в город?
- Нет, они шли по улице Юных Коммунаров. Тут я их не видел. Много людей сообщало что эти «товарищи» уходят. В частности и я звонил, чтобы не стреляли по городу. Я понимаю, что это война. Я просил, чтобы не стреляли по городу, потому что в центре уже никого не было. Я не знаю, как делалось на окраинах города, но в центре войск точно уже не было.
Поверьте, мы ждали украинскую армию как освободителей, а не как «карателей», поэтому в день захода, 5 июля, осталось много вопрос к армейцам.
Меня до сих пор интересует вопрос, что нельзя было это все еще в самом начале придушить? А прежде всего не допустить. За что государство платит деньги спецслужбам, милиции, прокуратуре, ну всем силовым структурам? За что они получали свои деньги, если это не было предотвращено? У меня в голове это не укладывается. Если это кому-то выгодно было, то это другой вопрос. Ну вообще-то, у нормальных людей возникают большие вопросы, почему все так получилось. Если даже и был захвачен горотдел, то почему это не предотвратили? Есть такие слова Николая Семашко, врача здравоохранения: «В медицине предупредительной принадлежит будущее», то есть не надо человека до болячки доводить, когда он будет неизлечим или серьезно будет лечится. Вот и в ситуации на Донбассе надо было не допустить этого.
- Ваше пожелания гражданам Славянска в День освобождения?
- Мои пожелания: не болеть в этой жизни. И крепится, делать все для того чтобы жизнь наладилась, чтобы жизнь была достойная.
И скажу еще такое. Проходят у нас выборы. Надо на выборы ходить, чтобы выбирать достойных. Не за кусок мяса вонючего или пачку риса, а надо выбирать достойных людей. Я думаю что, вот если это право каждого гражданина будет реализовано, тогда этого всего не будет. Да, право есть у всех, но не все его правильно реализуют. Вот этого я бы пожелал нашим жителям. Тогда бы эти законные представители нашей власти могли бы реагировать на просьбы и пожелания жителей, чтобы медицина была доступная, чтобы люди могли в любой день обратится в больницу, без разницы есть ли у тебя средства на приобретение медикаментов или нет. Чтобы люди могли получить квалифицированную помощь, могли получать бесплатно медицинскую помощь. Государство должно решать эти вопросы. Это должна быть или страховая, или какая-то другая ее форма, но понятно, что бесплатной она никогда не была. Даже при советском союзе шли вычисления с зарплаты на это, что мама не горюй. Так вот наши избранники должны этим заниматься, чтобы люди могли получать помощь на месте. Чтобы не надо было ехать ни в Краматорск, Донецк или Харьков. Чтобы это все можно было сделать в нашем городе. Я думаю, что любой человек меня в этом поддержит.